В этот раз попутчицей моей оказалась очень милая, стеснительная девушка. Как водится в пути, мы позна­комились, а, познакомившись, разговорились.

Девушка ехала из Воронежа, как сама она сказала, «к Пушкину» и отстала от своей туристической группы.

—   Хотелось Москву посмотреть побольше. Ни разу не была... Догоню в Великих Луках. Там — в музей Матросова. Потом — в Михайловское... Помните, «Вновь я посетил...»? — В голосе ее послышался восторг, и вся она преобразилась.

—   Вы очень любите Пушкина?

Девушка, не ответив, посмотрела на меня так, словно я был, по меньшей мере, с другой планеты, и я, испу­гавшись, что разговор прервется, поспешил заверить, что совсем не хотел её обидеть и спросил так, к слову, что сам искренний поклонник гения и что вряд ли найдется на земле человек, особенно русский, способный не лю­бить Пушкина.

— То-то же! — она погрозила мне ладошкой как ма­ленькому, несмышленому ребенку и вдруг смутилась, до­стала из сумочки блокнот: — Хотите, я вам что-то почи­таю?

Я кивнул согласно.

—   Только обещайте, что не будете смеяться,

—   Обещаю.

Некоторое время она все-таки молчала в нерешитель­ности. Потом открыла блокнот, полистала наспех испи­санные карандашом страницы.

— Вот... Слушайте...

Вполголоса принялась читать, изредка останавлива­ясь и все больше волнуясь:

Да. Гений Пушкина!

Но в чем же гений?

В том, что умел он с нами говорить

Через века...

И чувства выразить,

И мысль свою означить

Не канцелярским, вычурным реченъем

И не пустой словесной мишурой —

Поэзии высоким слогом

И, как дыханье, ясным и простым…

Истории он душу мог постигнуть,

И будущее мог постичь он равно,

И в образах поэм соединить

С бегущим днем...

Да! Гений Пушкина...

Дочитав, захлопнула блокнот, посмотрела на меня серьезно, с опаской и ожиданием во взгляде.

—  Вы пишете стихи? 

Я мог бы и не спрашивать. И её искреннее, непод­дельное смущение, и этот шекспировский полугекзаметр, рождающий ощущение чего-то знакомого, и некое несо­вершенство стиха выдавали автора. Но нельзя было не продолжить разговора, оставить без ответа её взгляд.

— Нет-нет! — она словно бы испугалась. — Это так... На вокзале... Ждала поезда. Представляла, как буду ходить по Михайловскому, Тригорскому...

Мне показалось, она раскаивается в своем внезапном порыве откровения.

Мы помолчали, глядя, как за окном вагона, посереб­ренный инеем, набегая встречь поезду, стынет лес. Де­вушка смотрела в окно, не отрываясь. В купе словно бы еще звучал её голос, трепетный, взволнованный. И я бо­ялся нарушить это ощущение чего-то непередаваемо пре­красного, как сама юность.

Наше молчание прервало появление молодого чело­века с модными усиками и бородкой на правильном, весьма симпатичном лице. Мгновенно оценив нас обоих и остановив выбор на моей собеседнице, он лихо чиркнул кончиками пальцев по ребру новенькой колоды играль­ных карт.

— Девушка,   в   подкидного   перебросимся?   Время убить. А то скучно ехать.

Она посмотрела на него, как на нечто, не стоящее внимания.

— Жаль! — он понял её взгляд и, очевидно, считая меня причиной отказа, отправился дальше искать в полупустом вагоне желающих «убить время».

Я досадливо посмотрел ему вслед. «Надо же было так некстати!..» Незримая нить доверия и взаимности, связывающая меня с моей спутницей, помимо нашей во­ли оборвалась, словно кто задел её неосторожным дви­жением, и я, гася досаду, попытался успокоиться: «Ну, подумаешь! Предложил в подкидного... Что особенного? Обыкновенное дорожное времяпрепровождение...». Но мысль уже потекла по новому руслу. Кого-то он мне на­поминал, этот молодой человек. Кого? Я никак не мог вспомнить, и оттого досадовал ещё больше.

Он был во всех отношениях приятным. Не хамил. Не навязывал своих желаний, «Не хотите — не надо...».

И взгляд у него был теплый, веселый, доброжелатель­ный. Но вот это «убить время»! Откуда оно?

— Мне скучно, бес... Что делать, Фауст?..— сказала моя спутница, поглядев ему вслед.

«Ах, да! «Маленькие трагедии» Пушкина. Философ­ская улыбка гения. Как же близок он и сегодня к жиз­ни!.. «Мне скучно, бес...». Фауст, продав душу дьяволу, обрек себя на бессмертие. Бессмертному некуда спешить: он все успеет — вечность бесконечна. Бессмертие рожда­ет скуку бытия. Но мы-то смертны. В том и высшая мудрость природы. Нам дано проявить себя лишь в от­меренный жизнью час...

— А вам не бывает скучно? — спросил я свою собеседницу.

—   Вы о чем? Тоже задумавшись, не сразу ответила она.

—   О скуке,— я кивнул в сторону купе, откуда уже доносилось азартное: «Козырным ходи. Козырным!.. Го­ворил же!.. Эх, ты! Растяпа!..»

Девушка пожала плечами:

— Так — нет... Когда скучать?! В мире столько инте­ресного...

Мне надо было выходить. Я так и не узнал о ней больше ничего, кроме того, что она работает медсестрой и что отец у нее врач, а мать — учительница.

Наши пути, как это чаще всего и бывает в случайных дорожных встречах, разошлись. Я вышел. Спутница моя поехала дальше. Но что-то осталось в душе от той сов­местной короткой дороги, словно она чуточку прибавила мне самого себя.

Это нам кажется, что дорожные встречи не оставля­ют следа.