C начала 1990-х гг., с распадом СССР, не прекращаются горячие споры о том, что есть Россия, какой она была и какой ей следует быть. Дистанцирование России от своих, некогда входивших в одно, единое государство территорий и населения окраин, сначала Российской империи, а позже СССР, вызывает сегодня ряд неоднозначных оценок и новых вопросов.

Продолжающиеся политические преобразования с целью формирования славянского этнокультурного ядра российского государства, как видится, не является тем ответом или решением, на котором будет строиться будущее России. России, вероятнее всего, еще предстоит дать ответ на вопрос, зачем ей были нужны и нужны ли будут в будущем другие территории, например, в Средней Азии?

Что касается нынешних границ России, можно сказать однозначно, они еще окончательно не оформились, и, скорее всего, будут меняться, и к этому надо быть готовым.  Внутренняя и внешняя организация российского пространства еще не окончилась. Мир находится в нестабильном состоянии и в нем происходят постоянные и глубокие перемены. Российское же общество находится в стадии глубокой трансформации. Какие исторические уроки оно должно усвоить, учесть, чтобы не повторять ошибки прошлого, как взаимодействовать со своими соседями – странами постсоветского пространства? Какие подходы из прошлого ей следует применить, а от которых надо бы решительно отказаться?

Большая часть территории России, как известно, находится в Азии. Территория же нынешней Центральной Азии, начиная со второй половины XIX в., входила в состав Российской империи и была объектом пристального внимания со стороны Британской империи. Геополитическая борьба России и Британии нашла свое отражение в материалах Генерального штаба и военного министерства. Думается, что положительный опыт и горькие ошибки непростого взаимодействия с народами Центральной Азии вполне могут быть востребованы сегодня и в ближайшем будущем.

Россия в течение XVIII – первой половины XIX вв. заняла господствующее положение в экономической жизни среднеазиатских государств. Это обстоятельство, а также ряд политических причин побудили ее приступить во второй половине XIX в. к осуществлению и своих военно-политических замыслов в этом регионе.

Вторая половина XIX века, как известно, началась для России с поражения в Крымской войне 1853-1856 гг., что в немалой степени нанесло  урон ее престижу как мировой державы. Николай I и все русское общество восприняли поражение в Крыму как колоссальную катастрофу. Верхи в какой-то мере стали переосмысливать свое внутреннее и внешнее положение, что подвигло их к необходимости реформ и восстановлению ослабленного могущества империи времен Петра Великого и Екатерины II.

Однако «крымский синдром» породил у русского генералитета и у определенной части российской элиты желание быстро реабилитироваться в глазах мировой и российской общественности. Был выбран довольно известный путь, ведь ничто не поднимает «дух народа» так высоко, как достижение новых военных побед. Реваншистский подход диктовал в данном случае несколько изменить внешнеполитические приоритеты, оставить на некоторое время «черноморско-балканское» и ближневосточное направления и обратить внимание на Среднюю Азию и Дальний Восток, где позиции Великобритании хотя и  усиливались, но не были так безупречны и сильны.

Среднеазиатское направление для русского генералитета долгое время было дискуссионным и не воспринималось всерьез. Однако в сложившейся обстановке было принято решение стремительно двинуться на юг через суровые степи и пустыни Средней Азии, пробраться к Памиру и, приблизившись к индийским владениям Великобритании, найти здесь ее «уязвимую пяту». На Дальнем Востоке предполагалось нанести удар через Манчжурию и Корею и овладеть ими.

В январе 1856 г. генерал-майор Генерального штаба И.Ф.Бларамберг выразил в числе первых складывающее к тому времени мнение: «Не в Европе будущее России: К Азии должна она обратить свои взоры. Блистательное развитие (особенно в последние 30 лет) и постоянное с году на год увеличение числа отечественных фабрик и мануфактур, потребляющих наши же сырые произведения, требуют новых путей сбыту; а так как европейские рынки заперты для мануфактурных произведений России соперничеством всех государств этой части света, то она поневоле должна обратиться для продажи своих произведений к обширным странам Азии».

Следует сказать и о широком распространении представлений о некоем посредничестве России между Европой и Азией, в том числе ее мессианской и цивилизаторской роли. В.О.Ключевский по этому поводу писал: «Сколько Азии в европейской России!» Или: «Это переходная страна (Россия), посредница между двумя мирами. Культура неразрывно связала ее с Европой, но природа положила на нее особенности и влияния, которые всегда влекли ее к Азии или в нее влекли Азию[1]». Приветствовал и призывал к продвижению в Азию Ф.М.Достоевский: «Цивилизаторская миссия наша в Азии с самых первых шагов и это, несомненно, поймется и усвоится нами. Она возвысит наш дух, она придаст нам достоинства и самосознания – а этого сплошь у нас теперь нет или очень мало». О перспективах присутствия России в Азии великий русский мыслитель писал: «В грядущих судьбах наших, может быть, Азия-то и есть наш главный исход в нашем будущем. От окна в Европу отвернуться трудно, тут фатум. А между тем Азия – да ведь это и впрямь может быть наш исход в нашем будущем. С поворотом в Азию, с новым на нее взглядом нашим, у нас может явиться нечто вроде чего-то такого, что случилось с Европой, когда открыли Америку. Ибо воистину Азия для нас та же не открытая еще нами тогдашняя Америка. Со стремлением в Азию у нас возродится  подъем духа и сил[2]».

Несколько позже, один из основателей и лидеров евразийского движения, географ и социолог П.Н.Савицкий в своей историко-культурологической концепции и вовсе отвергнул единство России с Европой, рассматривая русскую историю как цельное явление евразийской истории: «скифский, гуннский и монгольский периоды общеевразийской истории были продолжены периодом русским[3]».

Но были и противоположные мнения. В «программном» заявлении А.И.Солженицына «Как нам обустроить Россию» в 1990 г. приводится  мнение последнего государственного секретаря Российской империи С.Е.Крыжановского: «Коренная Россия не располагает запасом культурных и нравственных сил для ассимиляции всех окраин. Это истощает русское национальное ядро[4]».

Такая противоречие во мнениях подкреплялось и неоднозначными результатами военных действий. Продвижение России в просторы Азии сопровождалось как успехами, так и поражениями. С петровских времен российское общество  помнило о трагической гибели в 1717 г. в Хиве четырехтысячного отряда князя Александра Бековича и майора Франкенбурга. В начале XIX в. вполне благополучно закончилось путешествие капитана генерального штаба Николая Муравьева в Туркмению и Хиву. Походы оренбургского генерал-губернатора В.А.Перовского, хотя в целом и имели благоприятный исход (тогда удалось продвинуть русское влияние до реки Алма-Аты), но первый его поход в хивинские пределы  был неудачным, и ему даже пришлось на некоторое время уйти в отставку. Результаты того похода, действительно, оказались удручающими. Согласно источникам, в степи от снежных буранов погибла четвертая часть отряда, а также 10400 верблюдов[5]. Ожидавшегося боестолкновения с войсками хана Аллах-кули так и не произошло. Победные шествия в пределы Хивы и Коканда Перовскому удалось осуществить лишь девять лет спустя, после его повторного назначения на пост оренбургского и самарского генерал-губернатора[6].

Таким образом, предстояло не только оповестить, но  и объяснить  смысл предстоящего продвижения в азиатском и, в частности, среднеазиатском направлении. Прежние идеологические формулы стремительно устаревали, а новые не могли поспеть за планами генералитета. В сущности, никто из современников так и не смог определить точные сроки, территориальные пределы и возможные «плюсы и минусы» в реализации этих планов.

По окончании Крымской войны, на пост Военного министра вместо «несправившегося» В.А.Долгорукова был назначен консервативный Н.О.Сухозанет. Однако, как в самом Военном министерстве, Генеральном штабе, так и на среднеазиатском направлении, вплоть до назначения Д.А.Милютина  существенных подвижек не происходило.

Тем не менее, в военных кругах наблюдалось беспокойство. Наместник Кавказа и Главнокомандующий кавказской армии А.И.Барятинский в своем письме к Военному министру Н.О.Сухозанету от 16 февраля 1857 г. сообщал, что «англичане деятельно готовятся к войне и ведут атаку с двух сторон: с юга - от берегов Персидского залива, и с востока - через Афганистан». Ссылаясь на донесение военного агента в Лондоне графа Н.П.Игнатьева и на сообщения печати и частных корреспондентов, он настаивал на необходимости проведения более активной политики на Востоке. А.И.Барятинский, несомненно, понимал тяжелые последствия укрепления Великобритании в каспийском регионе. «Появление британского флага на Каспийском море будет смертельным ударом не только нашему влиянию на Востоке, не только нашей торговле внешней, но ударом для политической самостоятельности империи», – писал он.

Великобритания постоянно проявляла обостренное внимание к событиям и русской активности на Кавказе, плавно переходящей к «Большой игре» с Российской империей в Средней Азии.

Кавказ для России, несомненно, в южном направлении, имел наиважнейшее значение. Несмотря на большие материальные и людские потери, которые она понесла в ходе ряда русско-кавказских войн и его усмирения, Россия получила здесь ряд геополитических выгод. Она приобретала стратегически важный регион, границы которого были очерчены естественными преградами – морями и горами. Наличие многочисленных крепостей и укреплений, позволявших в случае неудач русского флота в бассейне Черного моря (примерно так, как это произошло в Крымской войне 1853-1856 гг.), удерживать его с суши, создавало плацдарм для дальнейших действий. Кроме того, Кавказ играл роль некой буферной зоны защиты от активности экспансивной Османской Турции и влиятельного Ирана. 

Удобный доступ к Черному и Каспийскому морям давал возможность для дальнейшего продвижения России в Среднюю Азию, откуда можно было стать ближе к британским владениям в Индии, что облегчало в какой-то степени решение остро встававшего Восточного вопроса. Была и другая сторона. Речь идет о связи между началом активного продвижения России в Среднюю Азию и ее укреплением на Кавказе. В свое время на это обратил внимание Н.Я.Данилевский: «Делая этот шаг, Россия знала, что принимает на себя тяжелую обузу, хотя, может быть, не предугадывала, что она будет так тяжела, - что она будет стоить ей непрерывной шестидесятилетней борьбы. Как бы то ни было, ни по форме, тут не было завоевания, а было подание помощи изнемогавшему и погибавшему[7]».

Еще в 1855 г. сенатор Н.Е.Торнау, один из знатоков мусульманского права, описывал устрашающие перспективы, если Россия не начнет активно действовать: «И тогда, с сокрушенным сердцем, мы увидим, что в одну компанию утратятся плоды трудов умственной деятельности правительства нашего на Кавказе в течение полувека, утратиться страна, поглотившая средств России сотни миллионов рублей и сотни тысяч людей, утратится, наконец, та будущность, которая с окончательным укреплением за Россиею Закавказского края представлялась нам для установления влияния на Центральную Азию»!

Со своей стороны, оренбургский генерал-губернатор А.А.Катенин  (1857-1860) и сменивший его на этом посту А.П.Безак (1860-1864), неоднократно пытались получить разрешение Петербурга на соединение оренбургской и западносибирской пограничных линий. По их мнению, это имело бы безусловную выгоду: четкие границы, дешевое продовольственное снабжение населения русских фортов на Сырдарье, прекращение междоусобий, а также доступ к землям, богатым свинцовыми рудами.

Призывы активизировать среднеазиатское направление были восприняты Военным министром Д.А.Милютиным только в 1863 г. Ранее он упорно отвергал какую-либо необходимость военных действий в Средней Азии. Милютину пришлось прийти к принятию среднеазиатского направления лишь после обострения «польского вопроса» с целью отвлечения внимания Англии. Так началось завоевание Средней Азии. Практически к 80-м гг. XIX в. вся основная территория Туркестана была завоевана, оставались лишь небольшие корректировки в 1890-е гг. по границам на Памире, о которых пришлось договариваться с Великобританией.

В целом, завоевание Средней Азии произошло легче, чем завоевание Кавказа. Наверное, этот факт вскружил головы у некоторых генералов. Но потенциал экспансии к тому времени у Российской империи был уже исчерпан. Некоторое отрезвление пришло только лишь после русско-японской войны 1904-1905 гг. Вооруженные силы нуждались в глубоком реформировании и технологическом перевооружении.

Тем не менее, «среднеазиатский вопрос» во второй половине XIX в. для России решился довольно успешно. В начале XX в. Великобритания пошла на стратегическое сближение с Россией. Дабы отвлечь ее от своих индийских владений, Великобритания нашла ей в Европе нового врага – Германию. Впереди была Первая мировая война… Привлечение и использование России на своей стороне, можно считать самой блестящей  победой британской  геополитики после «Большой игры» в Средней Азии.

Начало XXI века… 2008 год… Военные действия российской  армии на Кавказе… Нарастание мирового кризиса… У Вас нет такого ощущения, что  вся эта драматургия уже когда-то имела место в истории?