Как обычно я проснулся утром. Долго смотрел в потолок. Шарил глазами в поисках белого цвета, но он куда-то исчез. Или сейчас ночь? Или я ослеп? Вероятнее всего, зрение покинуло меня и теперь придётся всё искать на ощупь. Нет, так дело не пойдёт. Я приподнялся с кровати и взял очки с огромными линзами, они были такие большие, что еле умещались на столе. Подключив их к сети, я увидел её. Рядом со мной, на моей кровати лежала Инна Гомес. Оказалось, что всю ночь я провёл с ней и спал на её волосах. Её волосы почти как мои, с той лишь разницей, что её волосы женские, длинные и прямые. И вообще, если бы их не было, то я непременно убил бы мужика, лежащего со мной в одной кровати. Чтобы не причинить вреда Инне Гомес, я переступил через неё и медленно, стараясь, не греметь, не топать, и, не шуршать, направился в ванную комнату, где вода уже шумела вовсю. Я открыл дверь и увидел, что занавеска в ванной задёрнута, а вода из крана бьёт теплой струёй по ушам. Я взял тряпочку и протёр стёкла очков, затем отодвинув шторку увидел обнажённую Инну Гомес. Она тёрла моей мочалкой свои подмышки в моей ванной.
-У тебя молоток есть? - Неожиданно спросила она.
-Да.… Сейчас принесу.
-Давай побыстрее, а то сегодня воду собирались рано отключить.
Я проверил, спит ли Инна Гомес. Она спала очень крепко, словно только что, вернувшись с острова. Тихонько, тихонько я приблизился к кровати и засунул под неё руку. Линзы моих очков трещали вблизи лица Инны Гомес. И… вот она глубоко вздохнула, а я нащупал молоток. Достав его, я забыл про спящую Инну Гомес и помчался к купающейся Инне Гомес. Мне так не хотелось, чтобы Инна Гомес проснулась.
-Возьми, - сказал я, протягивая молоток.
-Спасибо, - произнесла Инна Гомес, ударив молотком мне по очкам.
Я оступился, попятился назад и ударился головой о змеевик. Линза оказалась разбитой, из неё выпрыгивали искры, попадая на обнажённую Инну Гомес, которая, ничуть не смущаясь, стояла передо мной, намыленной с мокрыми, слипшимися друг с другом волосами, взвизгивая оттого, что рано отключили воду. Оказываться в нелепых ситуациях - первая заповедь модели. Красота здесь не значит красиво. Красота - это то, что мы из себя представляем. Бесспорно, она стояла передо мной и была, поэтому левую линзу пришлось обмотать изолентой. Инна Гомес мне очень в этом помогла. А потом вытолкнула меня из ванной, сказав, что если смотреть на голую женщину, то только двумя глазами. Я был депортирован на кухню, где Инна Гомес в бордовом тёплом халате, стояла у плиты и что-то готовила. Я сел на табуретку и теперь мог глядеть на неё сколько угодно. Её длинные загорелые ноги, привезённые из какой-то жаркой страны, вполне годились бы для подачи на стол. Я понял, что аппетит приходит до еды. И проходит вместе с едой. Непонятно почему отключили воду. В инструкции этого не было предусмотрено, и поэтому я завершил данную операцию. В ванной погас свет. Я начал всё сначала.
Новожилов: Доброе утро, Инна Гомес!
Гомес: Доброе утро, Новожилов!
Н.: Я хочу чаю.
Г.: Налей себе сам.
Н.: С лимоном.
Г.: Его нет.
Н.: Тогда пойди и купи!
Г.: С тобой болтаю.
Н.: А ты займись делом.
Г.: Пока нет. Может, потом попробуем?
Н.: Возможно.
Г.: Вспомним дедушку Фрейда.
Н.: Он слишком стар.
Г.: Ты знаешь, я родилась под Москвой.
Н.: Ты там сейчас живёшь?
Г.: На Войковской.
Н.: Одна?
Г.: Нет.
Н.: А с кем?
У Инны Гомес убегало молоко, и поэтому она вынуждена была охватить газовую плиту своим пристальным вниманием. Я зашёл в комнату, где по-прежнему спала Инна Гомес. Надев брюки и рубашку, я поцеловал в губы спящую Инну Гомес и пошел за лимоном. Губы мои оказались в табаке. Я запомнил этот ничего не значащий поцелуй надолго. Собрав полную ладонь табака, я положил его в карман рубашки, привезённой мне Инной Гомес по случаю её прибытия ко мне домой. Мой дом превратился в дом Инны Гомес и я оказался случайным гостем в её квартире. Наверное, так и должно быть, она ведь модель, а я всего лишь иду за лимоном в подаренной мне рубашке. Остров изменил её, изменил к лучшему. Если бы не он, то я сейчас ходил бы в одних шортах. Голод несёт в своей, как кажется пустяковой массе чувство ответственности за себя. А когда это чувство есть в наличии, то другие автоматически предъявляют свои права на существование.
С утра на площади не так уж и легко пробиться к лимонному дереву. К другим ещё кое-как подступиться можно. Можно и по морде получить, подраться, поматериться. Да. Мы сильные и без этого уже не обходимся. Это ведь не женщины - без них ведь можно обойтись, а без всего остального и Инны Гомес нельзя. А что Инна Гомес не женщина? Нет, безусловно, женщина, просто я без неё не могу. "Я с утра ничего не ел, - уговаривал я женщину, стоящую в очереди впереди меня". Она никак не реагировала на мои исповеди натощак, и мне ничего не оставалось сделать, как украсть этот злосчастный лимон. "И не буду я стоять в этой очереди, - крикнул я и ударил ногой в лицо женщину, стоящую впереди меня". Я не хотел её бить, я всего лишь желал побыстрее придти к Инне Гомес. Кража для меня ни что иное, как взять в долг что-либо у кого-нибудь. Учитывая бешеный круговорот денег, становишься невольным свидетелем того, что тебя обкрадывают, но ты при этом сам являешься вором. "Возлюби ближнего своего", - Гласит одна из заповедей. А я люблю по мере сил, а силы часто покидают меня. Нельзя же всегда стоять в одной позе. Это противоестественно человеческой природе. Ей вообще многое не нравится - и квартира моя ей, наверное, не понравилась. Перебои с водой, маленькая кровать, широкий унитаз, в который она проваливалась так, что её коленки доставали до лба. Она ведь отвыкла за время, проведённое на острове ходить в унитаз. Всё на ходу.
Новожилов: Я принёс лимон. Заваривай чай!
Гомес: Завари и мне тоже.
Н.: Хорошо и тебе.
Г.: И мне.
Н.: Договорились. Пойдём к тебе в гости.
Г.: Здорово, я хочу это видеть!
Н.: Меня?
Г.: Да.
Н.: У себя?
Г.: Последней модели.
Н.: А как же последний герой?
Г.: Нравится.
Н.: А Бодров?
Г.: Это секрет, сказали никому не говорить.
Н.: У вас что-то с ним было?
Г.: Нет.
Н.:А почему секрет?
Г.: Ничего я сильная. А чего ты хочешь?
Н.: Чаю.
Г.: Сам сделаешь.
Н.: Я не умею.
Г.: Я шучу.
Н.: Ясно!
Г.: Ясно, ясно. Тут и пню ясно! А вообще ясная бывает погода! Ясно!
Н.: Нет.
Г.: Ну и не надо.
Н.: Не обижайся, просто с утра я привык к чаю с лимоном.
Г.: И мне.
Н.: И тебе. Положи мне в стакан сахара.
Г.: Подожди, мне так неудобно.
Н.: А ты повернись на другой бок.
Г.: Вставь поглубже, пожалуйста.
Н.: Мне кажется, что если я вставлю поглубже, то сахар быстро растает.
Г.: Хочешь посмотреть?
Н.: Это жалкое зрелище. Мне хочется плакать.
Г.: Хочешь посмотреть?
Н.: Нет, не хочу.
Г.: А если самый обычный вариант?
Н.: Тогда кофе.
Кофе оказался горячим, и пока я курю на балконе, в ожидании того, что Инна Гомес позовёт меня к себе или придёт сама с чашечкой дешёвой растворимой бразильской подделки. И от Инны Гомес, также как и от кофе будет тянуть ароматом жаркой солнечной страны, с её многочисленными, дышащими жёлтым праздником, улочками.
Рядом со мной загорается спичка, и я вижу, опять же, Инну Гомес. Она теперь совсем другая - она курит трубку, набитую непонятно чем. Деловой стиль её одежды подчёркивает решительность, бескомпромиссность, выковыривает прямоту взглядов… именно прямоту - отрезок с начальной координатой (0; 0; 0;), и с неизвестной конечной… всё-таки конечной, набитой непонятно чем.
Новожилов: Ты употребляешь алкогольные напитки?
Гомес: Да, я ведь самая красивая женщина планеты.
Н.: А какой планеты ты самая красивая женщина?
Г.: Любой. Только, если я сама готовлю.
Мы живём на её планете. Она нам это доказала и если надо будет, докажет ещё раз. Своим смачным плевком Инна Гомес утвердила, что волосы ей не идут. Ещё она заявила, что небо синее, а тучи это всего лишь приют для дождя, а земля - смерть, что если я уйду из дома, то обратно уже никогда не вернусь. Я хотел ударить её, но я ведь не мазохист.
Я торопился попасть на кухню, где остывший кофе, переживал свои последние минуты существования в белой фарфоровой чашке. Вместо него на столе лежала записка, написанная рукой Инны Гомес. Буквы лишь слегка соприкасались с листком бумаги, и из этого я сделал вывод, что она действительно последняя модель. Это диагноз, который, увы, отсутствует в медицинских справочниках. И лишь она знает источники возникновения и частоту рецидивов такого явления как "последняя". Она убьёт того, кто скажет, что последний - это отстающий. Она крикнет, что последний - это живущий, так, как ему хочется…
"Возьми чашку, насыпь туда ложку дешёвого растворимого кофе и две ложки сахара. Залей всё это кипятком. Кстати чайник уже кипит, не забудь его отключить. Поверь, я так хочу".
Инна Гомес.
В ванной, что-то разбилось, и я побежал в комнату, где спала Инна Гомес. Я так хотел, чтобы она проснулась без моего вмешательства, в её закрытые от посторонних глаз, грёзы. Но нет. Она также мило и крепко спала, как и прежде. Я пожелал ей доброй дороги в её коротком, но ярком пути, с конечной координатой "старость", которую топчет босыми ногами, вбивая в песок, последняя модель.
Нажав ALT + F4 я завершил работу, поцеловав вспышку света, промелькнувшую перед глазами.
