Валентина  Сирченко

 

 

Голубичная падь

 

 

 

                                        «Скажи, зачем с горами и лесами

                                                      Ты говоришь, о странный человек?»

                                                      «Полезны всем беседы с мудрецами,

                                                      Всё повидавшими за долгий век!»

                                                                                 ( Расул Гамзатов)

 

 

        1

 

     Покатилось золотое лето навстречу осени. Уж, кажется, нагулялась Вера на зелёных сопках, налюбовалась и розовым пахучим багульником, и голубыми пушистыми колокольчиками сон-травы, и различными по цвету и фасону туфельками орхидей, и празднично-белыми крохотными кувшинчиками ландышей. Уж и грибами вдоволь наохотилась, и ягодами. Но, когда бабушка заикнулась о Голубичной пади, сердце девчонки вздрогнуло: "Неужто, в самом деле, бабушка за голубикой собирается? А меня возьмёт?"

     Навострила она ушки, прислушалась к разговору мамы с бабушкой.

     – Павлина по ягоды собирается. Она дюжая, хваткая, с нею идти надёжно, – уговаривала бабушка маму.– За день туда доберемся, в другой день ягод наберём и назад, на пароходе вернёмся. Веру возьму, она шустрая, дойдёт пешком.

     "Меня возьмёт бабушка!"– ёкнуло сердечко у девчонки, но побоялась она очень радоваться: что мама ещё скажет. Хоть и в отпуске она, да работы у неё больно много. И кукурузные початки собрать надо, развесить их на чердаке, и фасоль собрать. А лущить-то фасоль как долго и нудно! А лука и чеснока на чердаке сколько лежит! Почистить и сплести в косы пора!

     "Ой, много работы, много», – вздыхает Вера, ведь она первая помощница у мамы и бабушки. Что толку с двух младших её сестрёнок, Вали и Оли, за которыми ещё глядеть надо? Каждый день с ними Вера возится, нянчится, с подружками побегать некогда.

     Мать промолчала, ничего не ответила, видно, ещё раздумывала. Бабушка старенькая, у нее ноги болят, а дорога дальняя. Может, мама даже не согласится отпустить бабушку за ягодами? А как ещё погода подгадает, в субботу может и дождик пойти. Тогда и вовсе поход отменится. Вера посмотрела на небо: вверху чисто и просторно, солнышко разгуливает, яркое и весёлое. Но до субботы ещё целых два дня ждать!

     В пятницу бабушка загромыхала вёдрами, заставила ими всю кухню. Значит, отпускает их мама. Но оказывается, что вёдер-то у них не хватает!

     – Новые, цинковые, вёдра под ягоды не годятся, – сокрушалась бабушка.

     – А почему не годятся? – спросила любопытная Вера.

     – Ягода от цинка ядовитой сделается. Вот возьмём старое эмалированное, да новое. Подойник жестяной подойдёт ещё, но во что тогда матери корову доить? В бадейку деревянную придётся... Может, взять ещё старое жестяное? Оно протекает, но дырочку тестом залепить можно, под ягоду пойдёт, – советуется бабушка с мамой. – В лёгкие, жестяные, Вера собирать будет.

     "Значит, отпускает меня мама! – радостно, безудержно запрыгало сердце Веры. – Ура! Неужели я, как взрослая, далеко в тайгу пойду?! На Голубичную падь!"

     Мать вертела в руках её старенькие тапочки.

     – Совсем хлипкие, – покачала она головой. – Не выдержат дороги.

     – А я босиком пойду! – удивилась Вера: она же все лето босиком пробегала.

     – Да больно дорога долгая, дочка. Ноги собьёшь совсем. Нужно обуться. Если прохудятся, ты их не снимай, травки подложи. А вдруг с дороги собьётесь? – ещё сомневалась мама, спрашивала у бабушки.

     – Да туда одна дорога идёт всё время. В одном месте только и есть развилка. Налево – Ивановка, направо – Кутузовка! После развилки уж немного остаётся пройти, падь начинается, деревня, как на ладони, открывается, – успокаивала её бабушка.

     – Да и Павлина не впервой ходит. Если я запамятую, то уж она хорошо дорогу знат. Баба прыткая да головатая! Недаром мастером в депо работает!  Всё у неё спорится. Видела, какое она крылечко сама смастерила? Не кажен мужик так сумеет! И Михаил её, царство ему небесное, тоже ловок  был. Как бы вернулся он с фронта, жили бы, как голубки. Видная пара. Да не судьба, стало быть... Война сколь народушка-то хорошего извела... Эх, да народ живуч, поднимется. Бабы народят ребятишек, подрастут они, станут землю пахать, сеять хлебушек.

     Бабушка повертела вёдра, вставила одно в другое. Внутрь сложила старые платки для обвязки. Всё попробовала умостить в мешок заплечный с пришитыми лямками.

      – Тонь, а где же наш щиток для спины? Кажись, в кладовке висел. Запамятовала я что-то... – забеспокоилась бабушка. – Без щитка никак нельзя, спину вёдрами отобьёшь.

     – Да в кладовке он и лежит! Может, я в сундук его спрятала, чтобы не мешал?

     Мать вышла. Вера за ней следом. Мать загремела крышкой огромного сундука, который занимал половину кладовки, убрала с него туески и кастрюли, вынула хитрое приспособление из двух сбитых под прямым углом досок. Одна сторона доски, что прижималась к спине, обёрнута  была ветошью. В уголок, как на полочку, и ставились вёдра, всё складывалось в мешок, который надевался за спину.

      – Ну-ка, примерь! Ладно ли будет?

      Мать помогла бабушке надеть мешок за спину.    

     – Ну, как? Не бьёт ли спину? Или подтянуть повыше?

     Бабушка пошевелила плечами, взяла в руки приготовленную для похода палку с загнутым концом, прошлась по кухне.

     – Как будто ладно.

     Перед субботой ужинать сели пораньше. Мать поставила на стол исходящую паром, сверкающую поверху крупинками, разваренную картошку в большой миске и огромные, на всю тарелку, солёные грузди. В кухне запахло чесноком, укропом и терпким грибным рассолом.

     В одной руке Вера держала большой кусок толстого груздя с прилепившимися пластинками чеснока. А другой разламывала вилкой искристую горячую картошку на тарелке, с наслаждением отправляла её в рот и белыми зубками откусывала край сочного гриба. Сёстры, Валя и Оля, тоже причмокивали рядом, сидя на табуретках с подмощенными подушечками.

     Отец, худой, ещё не отошедший после фронта и ранения, жевал обстоятельно, неторопливо, изредка нюхая корочку чёрного хлеба, наслаждаясь его настоящим родным запахом.

     – Говорят, в хлеб скоро не будут мякину подмешивать, – сказал он, рассматривая ноздреватый кусок.

     – А к ноябрьским праздникам, говорят бабоньки, испекут белый! – добавила бабушка.

     – Да уж, если бабы говорят, так, верно, и будет. Они всегда всё наперёд знают, – согласился отец.

     От еды Валя и Оля посоловели, зажмурили глазки, и мать отнесла их в комнату, уложила на кровать возле печки.

     Вера наелась плотно, запила картошку парным молоком из глиняной кружки и тоже пошла в комнату, на кровать, где она спала с бабушкой.

 

 

 

2

 

     Заснула она мгновенно, как только голова упала на подушку. Никаких снов не видела. Ей показалось, что и не спала вовсе. И вдруг услышала:

     – Вера! Вставай!

     Вставать не хотелось, глаза не открывались, голова не поднималась.

     – Ты пойдёшь с бабушкой? Или, может, дома останешься? – услышала она мамин голос и сразу же села.

     Да как же это она останется?! Как же пропустит настоящее путешествие в тайгу! Нет, она обязательно пойдёт!

     Вера с ещё закрытыми глазами натянула на себя приготовленное с вечера чистое платьице. Наконец и глаза открылись. Девочка огляделась. В кухне на столе уже стояли кружки с парным молоком, на тарелке лежал нарезанный хлеб.

      Вера быстренько умылась под рукомойником, залпом выпила молоко, а кусок хлеба положила в карман платья: в дороге пригодится.

     Бабушка складывала в платок огурцы, яйца, соль, сало и бутылку молока.

     – Идёшь в тайгу на день,  бери еды на неделю, – сказал отец и положил на стол кулёк с поджаренной, вкусно пахнувшей соей. Немного насыпал в карман Вериного платья.

     Бабушка уложила узелок в заплечный мешок с вёдрами, отдельно завязала бутылку с кипячёной водой в платок и отдала Вере.

     – Ну, с Богом! – перекрестилась бабушка и взяла в руки приготовленную палку.

     Вера оглядела походный вид бабушки, обулась в приготовленные мамой тапочки, взяла узелок с бутылкой.

      Утренний августовский воздух был  свеж и прохладен. Вера передёрнула плечиками, поправила завязанный  спереди крест-накрест, а сзади узелком на поясе старенький, с обтрёпанной бахромой бабушкин полушалок.

     – Ничего, сейчас в пути разогреемся. А солнышко разгуляется и нас так  припечёт, что спасу от него не будет!

      В молочно-серой мгле улица ещё плохо различалась. Влажный мягкий ковёр спорыша под ногами и торчащий кое-где ушастый подорожник вмиг промочили Верины полотняные тапочки.

     Бабушка бойко шагала по спящей улице. Где-то впереди желтел огонёк одного окошка. "Окно тёти Павлины, – поняла девочка. – Она ведь тоже за ягодами собирается. Наверно, ждать её придётся".

     Но ждать не пришлось. Тётя Павлина уже стояла у калитки и щёлкала семечки. В руках она держала огромную шляпу срезанного подсолнуха. Увидела бабушку с Верой, подвернула края подсолнуха и сунула в ведро.

– Витька! Пошли! – крикнула она в глубь двора.

           И тут же из темноты вынырнул и встал рядом с нею белобрысый босоногий мальчишка  в обтрёпанных штанах с заплатками на коленках и помятой рубашке.     

        – Здрасте! – поздоровался он с бабушкой и Верой.

" Значит, и Витька идёт по ягоды?!» – удивилась и обрадовалась девочка.

     Целых два дня быть только со взрослыми не очень интересно. Хотя и с мальчишками она не знала, как разговаривать, всегда держалась от них подальше. Непонятный это и опасный народ!

     – Здравствуйте, – несмело поздоровалась и Вера.

     Тётя Павлина подхватила свои вёдра, стоявшие у калитки, и они сразу же двинулись вдоль улицы.

     – Марыся и Маня будут ждать нас у тырла, – сообщила бабушка, видно, она была главной в ягодном походе.

     Тырлом в посёлке называли большую площадь на окраине, куда сгоняли коров. Вера много раз после обеденной дойки отводила туда Красулю и вместе с другими детьми сидела под забором последнего на улице огорода, терпеливо ожидала, когда соберётся всё стадо. Тогда  пастух, похлёстывая кнутом и покрикивая, угонял коров пастись в сопки.

     Верно, обе женщины, тётя Марыся и тётя Маня, уже сидели под забором. Рядом с ними стояли вёдра. На их плечи были накинуты серые мешки, в которые они кутались от прохладного утреннего воздуха.

     – А вот и наши товарки! – первой заметила их бойкая Верина бабушка.

     "Товарки" встали, слегка потянулись, загремели вёдрами.

     – Ну что, пойдём, не будем рассиживаться. За коровами нашими пастух присмотрит, – сказала тётя Марыся.

     Вера глянула на середину тырла и в сером, ещё не развеянном лучами солнца, полумраке заметила пастуха. Он ходил в длинном плаще с капюшоном, с палкой и кнутом. Вдруг он поднёс ко рту большой рог, подул в него, и неожиданно раздались громкие трубные звуки. Наверное, их слышно было в ближайших домах улицы. Звуки сообщали, что пастух на месте, пора просыпаться, доить коровок и выгонять их на пастбище. Большой чёрный бык ходил по кругу, пригнув к земле мощную голову, словно собирался на кого-то нападать. Вера невольно прижалась к бабушке.

     Голубичная компания отряхнулась, осмотрелась и по тропинке на краю площади двинулась к дороге, которая выводила в лес и сопки. По этой же дороге машины из посёлка обычно ездили в карьер, к одной из разрытых  сопок, за песком для строительных работ. Тропинка соединялась с дорогой вверху, на перекате между двумя сопками.

      Женщины уже поднялись на этот перевал, а солнце ещё никак не могло выбраться из-за горизонта. Его лучи понемногу растворяли утреннюю мглу. Уже хорошо различались первые дома улицы и коровы на площади. Наконец лучи высветлили и открыли высокий небесный купол. И само солнце, весёлое и радостное, выглянуло из-за сопки: "А вот и я! Вы сомневались, что день наступит?  Я пришло, и пусть убирается ночь с её сомнениями, темнотой и серостью! Да здравствует день! Да здравствуют интересная работа, открытия и путешествия!"

     Все обрадовались солнышку, зашагали бодрее, невольно заулыбались, даже будто стали добрее и приветливее.

 

 

3

 

     Впереди шагали тётя Марыся и тётя Маня. Вера их хорошо знала, потому что жили они на их Партизанской улице. Маленькая аккуратная тётя Марыся всегда носила беленькую кофточку в полосочку, которая издали хорошо замечалась на зелёных грядках огорода. Бабушка так и называла тётю –"Полосатая кофта". Если мама спрашивала, к примеру, у кого ночью сильно мычала корова, то бабушка отвечала: " Это у Полосатой кофты корова отелилась". Бабушка говорила, что тётя Марыся во время войны приехала из Белоруссии с двумя дочками, в посёлке работала медсестрой, в  поликлинике. Тётя Марыся была маленькая, ладненькая и тихая, на улице и не слышалось её голоса.

     Совсем другое дело – тётя Маня. Оно и понятно: тётя Маня – цыганка, у неё всё не так, как у всех.

     Её муж, русский Ваня, работал машинистом, водил поезда в Москву и Владивосток. После долгих рейсов он возвращался домой уставший, чёрный от копоти и угольной паровозной пыли. Один день отмывался и отдыхал, а Маня стирала его спецовку. Но уже на утро во дворе у них начиналось твориться что-то невероятное. То они с Маней громко, на всю улицу, пели под гармонь песни, веселились, прямо во дворе разжигали костёр и вечерами долго возле него сидели.

     То вдруг ни с того ни с сего во дворе разгоралась непонятная баталия: летели подушки,  пух от них застилал весь двор, громкие крики с мужской и женской стороны слышались до самого края улицы. Цыганка Маня, одетая всегда в цветные развевающиеся юбки, уперев руки в бока, что-то доказывала своему мужу на русском и цыганском языках, грозила ему поленом. Их семилетний сын в такие дни убегал из дома или прятался где-нибудь в сарае, ожидая конца разборки.

     Чубатый широкоплечий, вымытый от копоти машинист не отставал от жены в ругани и угрозах. Он стоял среди двора с верёвкой или ремнём в руках и тоже по-цыгански и по-русски что-то кричал жене. А в это время Маня бесстрашно выбрасывала из дома имущество мужа. Через открытую в сенях дверь во двор летели его штаны, одеяла, подушки, шапки, ботинки и валенки. Разборка к вечеру обычно заканчивалась. Русский Ваня и цыганка Маня, обнявшись, сидели на крылечке и ладно, задушевно пели про любовь. Их сынишка, черноглазый цыганёнок Колька, вылезал из какого-нибудь потаённого угла сарая и садился между ними, прижимаясь к отцу, обнимая его широкую спину тонкими ручонками.

     На следующее после разборки утро Верина бабушка на всякий случай шла в конец огорода, примыкающего к весёлому двору, оглядывала зелёные ряды картошки и подбирала залетавшие туда шапки, валенки, поленья, кастрюли. Всё развешивала на штакетник соседской ограды.

     Машинист Ваня уезжал в очередную командировку. Во дворе соседей устанавливалась тишина. Маня не работала, сидела дома с сыном и занималась, как могла, огородом. Но порядка на огороде не просматривалось. Маня то и дело спрашивала у Вериной бабушки и мамы, что и как делать. Однако терпения вовремя выполоть грядки, окучить картошку у неё не хватало, поэтому всё у неё не ладилось. Если нужно было что-нибудь сшить, она тоже приходила к ним. И они ей что-то раскраивали, прострачивали на машинке и терпеливо показывали,  как подшить край рубашки, платка или обыкновенной сумочки.

     Вера очень удивилась, когда увидела тётю Маню в голубичной компании. "Умеет ли она собирать ягоды?" – засомневалась Вера.

     Тётя Маня шла рядом с тихой Марысей бойко и весело. Её босые ноги мелькали в дорожной пыли, тёмно-зелёная юбка с красными розами развевалась при ходьбе. Широкие рукава ярко-жёлтой кофты легко скользили, оголяя гибкие красивые руки, когда она поправляла на голове косынку, завязанную по-цыгански сзади.

"Товарки" спустились по дороге к оврагу между грядами сопок. По дну оврага бежал маленький ключик с хрустально-чистой водой и цветными камушками. По обеим сторонам оврага росли высокие кусты лещины, толстые ивы спускались к самому ключику. Кусты калины, колючий боярышник и шиповник местами создавали непролазную чащу. Чуть выше оврага и густой чащи в низине, у склона поднимающейся сопки, на зелёных коврах открытых полян весной нарядно цвели кустики спиреи, густо усыпанные белыми букетиками.

     Дети любили здесь собирать цветы. И Вера с подружками приходила сюда за оранжевыми лилиями, фиолетовыми ирисами, красными пионами. Среди зарослей дубняка и орешника дети разыскивали полянки ландышей и орхидей, которых они называли "кукушкиными сапожками".

  Справа за оврагом стояло несколько домиков с огородами. Хозяевам их, видно, не хватило места в посёлке, и они построили свои дома здесь, в пади среди сопок. Здесь жила и Верина подружка Аля. Она рассказывала, что выпущенные куры у них разбегаются по кустам, а некоторые часто возвращаются домой только в конце лета, уже с выводками цыплят. Зимой к самым избам подходят косули и волки. Вечерами кусты с неопадающими на зиму пожухлыми листьями шумят таинственно и тревожно.

Женщины спустились по оврагу, прошли по мостку-дощечке через ключик и по тропинке снова поднялись к широкой дороге среди сопок. Тётя Марыся шла с тётей Маней, бабушка – с тётей Павлиной, а Вера – рядом с Витей. Поднялись на хребет и остановились. Взрослые, чтобы отдышаться после подъёма, а Вера с Витей обернулись назад и посмотрели на посёлок.

С вершины хребта он почти весь, кроме правого края, закрытого сопкой, развернулся как на ладони. Виделся центр посёлка: школа, больница, вокзал, депо. На солнце вспыхивали блестящие стальные рельсы железнодорожного полотна, выходящего из посёлка.

 Вдруг от вокзала отошёл длинный пассажирский состав с зелёными, издали словно игрушечными, вагончиками и бойким чёрным паровозиком. Состав покатил на запад.

 Вера проводила его глазами и представила себе разные большие города и Москву в той стороне, куда ушёл поезд. В далёких, незнакомых городах есть музеи, театры, институты, большие библиотеки, трамваи, троллейбусы и даже метро! Вера никогда не была ни в театре, ни в музее, о них рассказывала учительница. Очень далеко от их поселка Бурея, в таинственных городах, о которых она знает только из книжек, так много интересного!

     – На Москву пошёл… – сказал Витя.

     – На Москву, – согласилась Вера, мечтательно продолжая смотреть вдаль. – Когда я вырасту и окончу школу, я обязательно поеду  в Москву! Поступлю в университет, буду там учиться! Посмотрю все музеи! Буду ходить в библиотеки! А ты куда поедешь?

     – Я ещё не знаю, в какой город. Я хочу быть лётчиком!

     – Лётчиком?! Это здорово! – одобрила Вера, посмотрела на небо и представила себе, как это замечательно – подняться на самолёте и лететь, как птица, высоко в просторном небе, над сопками, полями и разными городами.

     – Это необыкновенно! Вот бы полетать на самолёте! Но мне и в университете учиться хочется, – задумалась она.

     Витя обрадовался, что девочка поняла его мечту, счастливо и откровенно заулыбался. И Вера почувствовала, что с мальчишками можно серьёзно разговаривать и вместе мечтать. Это ничего, что мечты разные, главное, что они хорошие.

     – Ой! Все уже пошли! Идём догонять! – весело крикнула девочка, и они  побежали рядышком, уже не стесняясь друг друга.

– Вера, Витя, не отставайте! – грозно приказала бабушка. – Сейчас дорога пойдёт лесом, не потеряйтесь!

 

 

4

 

     Вдоль дороги среди зарослей дубняка изредка появлялись большие осины, берёзы и бересклет. Вера с Витей то и дело забегали в кусты: то отломят веточку бересклета и рассматривают пробковые крылышки по её бокам, то залюбуются кустом шиповника с коралловыми ягодами. Нарвут ягод в карманы и бегут догонять взрослых. Пролетит вдруг редкая бабочка с большими яркими крылышками, – Вера и Витя проводят её изумлёнными глазами. Какая-нибудь крохотная птичка запоёт  на верхушке куста,– они остановятся, им непременно рассмотреть её хочется. В мягкой пыли на дороге рогатый жук проползёт, – как не остановиться? Как не посмотреть на его диковинные, как у оленя, рога? Витя первый бесстрашно берёт жука на ладонь, и они, забыв про взрослых, разглядывают его и смеются над тем, как он упорно пытается слезть с ладони.

     – Витька! Не отставай! – сердито кричит тётя Павлина.

     Дети опустят жука на траву и бегут догонять взрослых. На сердце у Веры хорошо, празднично. Погода ясная, воздух среди сопок вольный и свежий, а вокруг – столько интересного! Успевай только голову поворачивать!

     Но вот Вера с Витей устали бегать по сторонам. Пристроились рядом со взрослыми, пошли спокойней. Вера прислушивалась к их рассказам.  Ясное дело, у старших всегда один и тот же разговор: какая жизнь была раньше и какая – сейчас. Бабушка, как всегда, недовольно ворчит:

– Одни и те же штаны, только на другую сторону вывернуты! Как были раньше богатые и бедные, так и сейчас остались! Что, не так? Вон глянь на Коршунова, какой домяру отгрохал! Брёвна – во! – раздвинула руки бабушка. – Во дворе – и коровник тёплый, и баз для свиней, и конюшня для лошадей, и погреб отдельный глубокий, с выходом во двор, и колодец, и две будки с цепными овчарками! А каким забором от людей закрылся! Ни одной щёлочки в нём не найдёшь!

Верина бабушка, когда «кипятилась», то говорила такие вещи, что   отец  её останавливал, оглядывался и говорил:

– Тише, тише, мамаша! Вы придержите свой язык, не то попадёте туда, откуда не возвращаются! Да ещё нас подведёте, врагами народа сделаете! Внучек хоть своих пожалейте!

     И здесь в лесу бабушка разошлась, отводила душу:

– А что, не правду говорю?! Наши мужики на фронте кровь проливали, жизней не жалели! А у красномордого Коршунова – броня была! На лошадях приедет из зоны и всё привезёт своей Маруське! И картошки, и кедровых орехов, и муки, и сахару – чего хошь! Зэки им около зоны и картошки посадят, и кедровых шишек наберут, и бочки с ягодами наготовят. А чего не наготовят, муки или сахару, так и сам нагребёт и привезёт. И дров ему напилят, и сена корове накосят. А его толстозадая Маруська каждый день на базаре стоит, да продаёт: то орешки кедровые, то черёмуху, то малину тазами. Спросишь её, почему не работает, говорит: "Болею я, работать не могу". А наши бабоньки худющие, от ветра шатаются, а и на работе пыхтят, надрываются, и дома в делах разрываются, тащат на себе всё. Дети наши в войну, да в сорок шестом пухли с голоду! Кому – война, а кому – мать родна! Ясное дело.
      Вериного отца рядом не было, остановить бабушку было некому, и тут, на лесной дороге, она выкладывала "товаркам" всё, что у неё наболело. Бабушка притушила свой "запал" сама, вспомнила какую-то другую историю.

     – Помнишь Павлуху Смирного с нашей улицы? – спросила она у тёти Павлины. – Его ещё до войны забрали ни за что, ни про что. У моих ещё Верки не было, мои ещё только поженились.

" О чём это рассказывает бабушка? – удивилась Вера. Она ничего не поняла про Павлуху, но задумалась о другом. – Как это меня «не было»?"  Оказывается, вот этот лес был, бабушка была, все были, а её «не было»?! Несправедливо, невозможно это! Посмотрела на небо, на весело играющее вверху солнце, на стоящую у дороги берёзку, украшенную, как монистом, уже позолоченными кое-где листочками. Оказывается, весь этот красивый мир был, а только её, Веры, не было! Она погрустнела, даже весёлый день теперь показался ей печальным и хмурым, хотя ничего в нём не изменилось: и солнышко светило так же, и зелёные кусты, и деревья, и травы вдоль дороги стояли те же.

      "А Витя был?" – вдруг подумала она. Они с Витей учились в одном классе, значит, ему тоже двенадцать лет. Получается, что и его  тогда "не было"? Значит, не только её, но и ещё кого-то «не было».

Эта мысль немного успокоила её неожиданную тревогу, примирила с чем-то.  Девочка отвлеклась, вновь принялась рассматривать цветы и травы по сторонам дороги. Увидела синий колокольчик, не удержалась, сорвала. Уткнула нос в его серединку, понюхала.

     А солнце уже пригревало в полную силу. Вера давно сняла полушалок с плеч и привязала его на талию, чтобы не мешал рукам. Жара уже донимала, ноги устали, хотелось присесть где-нибудь в тени под кустиком и вытянуться. Лечь на сухой полянке, раскинуть в стороны руки и полежать без движения, поглядывая на небо, на травинки и на копошащихся рядом букашек и кузнечиков.

 

 

5

 

    – Спустимся к Медвежьему ручью и отдохнём, – объявила тётя Павлина.

     Дорога повела вниз, сузилась, на ней две колеи от колёс местами закрывались травами. Под кронами кустов и деревьев густо разрослись ясенец и папоротники. Коробочки на отцветших в начале лета кистях ясенца уже раскрылись. Если тронуть, расшевелить ногами его листья, то лес сразу же наполнится необычным, дурманящим запахом, который всегда дразнил Веру, звал подальше забраться в лес, открыть его неизведанные тайны. Летом ей всегда хотелось сорвать несколько цветущих розовых или красных кистей ясенца и украсить ими букет. Но дома бабушка всегда их выбрасывала и приказывала больше не трогать эту траву:

     – Руки, лицо обожжёшь! От цветов голова болеть будет! Ядовитая это трава, хоть и красивая.

     Среди кустов лещины мелькнули две точёные головки косуль. Заметив людей, их тёмные влажные глаза испуганно вздрогнули, среди зелени взметнулись их коричневые спинки, тонкие ножки, и косули мгновенно исчезли. Дети даже не успели их рассмотреть.

     "Здесь и волки, и медведи живут, и много других зверей водится, а мы их не видим, как жаль! Звери прячутся, боятся человека, – подумала она и вспомнила слова бабушки: « Человек – самый сильный, самый хитрый и самый злой зверь!»

«Как же так, почему бабушка считает, что человек самый злой и недобрый? Конечно, человек сильный, потому что у него есть ружьё, он может застрелить любого зверя. Но мы идём за ягодами, зверей не трогаем, значит, мы не плохие люди?" Не хотелось Вере, чтобы её считали злой и недоброй. Но бабушка говорила всегда уверенно, видно, не сомневалась, что все люди – самые хитрые звери. Почему она так говорила? "Нет, я никакого зверя обижать не буду", – решила девочка. И тут же вспомнила, как хотела поймать бурундучка. Зверёк прошлым летом нечаянно забежал в их избу, а она безуспешно его ловила в комнате.

     "Значит, я не добрая: бурундучок маленький, наверное, он боялся тогда меня. Никогда больше не буду ловить. А Витя добрый?" – покосилась она на мальчика. Они теперь опять шли рядом, за взрослыми.

     Вера вспомнила, как весной, когда кусты уже оделись листьями, мальчишки их улицы нашли нору барсука и решили поймать его или, в крайнем случае, раскопать и найти его кладовую с запасами орехов. Мальчишки принесли лопаты и вёдра. С великим азартом раскапывали ходы, заливали водой, пыхтели долго, но ничего у них не получилось. Ни кладовой с орехами не нашли, ни барсука. Девчонки из любопытства наблюдали за их действиями. Витя тогда говорил, что они найдут орехи и справедливо разделят.

     Когда Вера рассказала о раскопках бабушке, она только посмеялась:

     – Барсука им никогда не поймать! Это такой хитрый зверь, у него столько коридоров, кладовых и спален, входов и выходов, что хоть всю сопку разрой, его не найдёшь!

     Теперь же Вера подумала, что нехорошее это было занятие. Мальчишки выгребли горы земли, носили воду из ручья, заливали ходы. А что если в какой-нибудь спаленке пряталась тогда самка с детёнышами? Может, к ним попала вода? Самка спасала  детёнышей. А если бы мальчишки забрали у них запасы? Нет, нехорошо это. «И я стояла с девчонками рядом, мы, как зеваки, смотрели на них и не остановили. Правильно говорит бабушка: человек – недобрый».

     – Витя, ты добрый? – неожиданно сам собой получился вопрос у Веры.

     – Я? – удивился мальчик. – Не знаю, я не думал. А ты, добрая?

     – И я не знаю, думаю, что не совсем добрая, – призналась она. – Я хотела бурундучка поймать. Я бы его отпустила, только бы немножко подержала в руках. Но ему, наверно, страшно было.

     – Тогда и я не добрый. Мы с Колькой Мазурком силки ставили на куропаток. Мамка тогда заболела, я хотел сварить ей суп с мясом. Но мы никого не поймали, – признался Витя.

     "Хотел суп маме сварить, значит, это хорошее дело было», – совсем запуталась Вера. Оказывается, доброе и злое не всегда хорошо различается.

     – Нет, если ты хотел маме суп сварить, значит, это плохим не считается, – решила она.

     Опустившаяся в низину дорога снова поползла на сопку. "Где же этот Медвежий ручей? Сколько ещё  идти к нему?" Вера достала из кармана горстку жареной сои, бросила сразу несколько штук в рот, захрустела. Посмотрела на Витю, протянула и ему на ладони сою. И мальчик захрустел с удовольствием. Дети повеселели.

     То бабушка, то тётя Павлина оглядывались на них.

– Не отставайте! – изредка предупреждали взрослые. – Вот поднимемся на эту сопку, перевалим её, а там уже и Медвежья падь будет, ручей внизу, сядем на отдых.

Сопка оказалась крутой и высокой. Ноги перестали быть лёгкими и упругими, как утром. Ступали тяжелей, просились отдохнуть. Соя закончилась, дети вяло посматривали по сторонам. Когда в траве у дороги встречались розовые, жёлтые, белые, чёрные сыроежки, Вера уже не радовалась им, не порывалась наклониться, полюбоваться или даже сорвать, равнодушно проходила мимо.

Наконец поднялись на вершину.

– Вон там и ручей,– показала бабушка вниз.

Вера заметила, что другая сторона сопки плавно переходила в низину, густо поросшую деревьями, более высокими, чем встречались до сих пор.

"До ручья ещё далеко топать", – вздохнула Вера и удивилась, что взрослые пошли бодрее.

Тётя Марыся и тётя Маня по-прежнему шли впереди. Они о чём-то между собою разговаривали, не останавливались, шли и шли. Босые ноги цыганки, казалось, не знали устали, легко ступали и по траве, и по пыльной  дороге. Бабушка тоже шла бойко. Казалось, палка, взятая  из дому, ей помогала. Она и тётя Павлина скорость не сбавляли, наоборот, на спуске пошли быстрее.

После жареной сои хотелось пить, дети остановились, выпили воду из бутылки, которую несла Вера, и устало двинулись вслед за взрослыми. Чем ниже спускалась дорога, тем выше поднимались деревья. Все старались идти под ними, спрятаться в их короткой полуденной тени.

 Листва на деревьях с этой стороны сопки кое-где уже начала желтеть. Всё чаще встречались берёзы с коряво-чёрной берестой, их ветви роняли на траву яркие жёлтые листья, словно щедро разбрасывали монеты для прохожих.

      – Вот здесь и остановимся! ­– сказала вдруг тётя Павлина.

     Вера огляделась: "Где же Медвежий ручей?" Посмотрела вперёд на дорогу и заметила на ней несколько брошенных бревен. Под ними блестела  вода. Слева и справа от дороги росла высокая трава.

     – Это и есть ручей, бабушка?

     – Да, вот он, в траве. А в той стороне, за кустами, есть родничок, вода выходит из земли, там он и начинается.

     Хоть  и устали ноги у Веры, прошла она туда, куда показала бабушка. До родничка не дошла, но увидела, что за кустами трава смята, прутья тальниковые поломаны, а возле воды, на грязи – множество следов. "Наверное, косули сюда водички попить приходят", – поняла она. Вернулась к бабушке. Все уже сидели на лужайке и разворачивали узелки с едой. Она опустилась возле бабушки.

     – Ручеёк маленький, а почему его назвали Медвежьим? – спросила девочка.

     – Это он сейчас, в конце лета, маленький. А весной здесь ни пройти, ни проехать. Даже медведи из этой пади выше перебираются. Вода закрывает всю падь, дорогу размывает и вон туда доходит, – показала бабушка до скалы, видневшейся на подъёме сопки.

     – А как же люди из тайги в наш посёлок добираются?

     – А никак, по этой дороге весной и осенью прохода нет, а если кому-то в наш посёлок нужно, на пристань идут, на пароход садятся, если он ходит, если вода спокойная и ещё не высокая.

    Вера хрустела огурцом, откусывала кусочки сала и раздумывала: "Как же люди живут в таёжных деревнях, оттуда и выбраться-то не всегда можно? Какие они? Наверное, люди особенные, сильные и крепкие".

– Марыся, расскажи, как же тебе, с детьми, удалось убежать от немцев? – вдруг спросила тётя Павлина.

Вера и Витя одновременно взглянули на маленькую, молчаливую тётю Марысю. Она потупилась, бледное точёное личико её посуровело. Видно, мысленно вернулась  в свою Белоруссию и вновь переживала что-то страшное.

– Да как, – подняла голову тетя Марыся. – Сама не знаю, как… Я росту маленького, ходила с косичками, без платка. Когда немцы окружили село наше, да начали детишек вылавливать, попала и я со своими двумя дочками. Не откинули они меня от них, как били и отбрасывали других матерей. За девчонку приняли. Да… Привезли на станцию нас. Посадили в товарный вагон, деревянный, и закрыли. Ни воды, ни еды, ни ведра, чтобы в туалет сходить…

– Как скотину, людей отправили! Проклятые… – прошептала бабушка.

– Да… Опомнилась я в вагоне. Прижала детишек к себе и думаю: «Надо из вагона выбраться. Убежать надо, пока до границы не доехали». Охраны в вагоне не было. Осмотрела я его, стены, пол. Вижу, вагон старый. Одна доска в полу треснутая...  Ой, не могу рассказывать! Жутко вспоминать! – обхватила голову руками тётя. – Не знаю, как нам удалось убежать! В дырку под вагон дети на ходу прыгали! Нет! Нет! Не могу рассказывать!

Тётя Марыся замолчала, поправила на голове платочек. Соскользнувший рукав кофточки открыл на её руке большой грубый шрам.

Вера с сочувствием посмотрела на тётю. «Вот почему она всегда носит кофточки с длинными рукавами! Она шрам на руке закрывает! А девочки её, они ведь чуть старше меня! А тогда были такие, как я, наверное. Как же они прыгали под вагон?! Я бы и сейчас не смогла, побоялась бы», – думала Вера.

– Ой, что война творила! Детишек не жалели, изверги! – качала головой бабушка.

 Она горестно вздыхала, крестилась, прошептала молитву и, наконец,  протянула Вере бутылку с кипячёным молоком и горбушку хлеба. Девочка молча жевала хрустящую корочку и ещё некоторое время думала про жестокую войну.

Потом взгляд её упал на молоденькую осинку, стоявшую прямо перед полянкой, на которой они сидели.  Листочки её шевелил лёгкий ветерок, они тихонько шелестели, словно переговаривались между собою, ласково и нежно. Под деревом что-то краснело, наверное, какой-нибудь цветок. Девочке хотелось, как обычно, подойти и рассмотреть, что там краснеет, но обед её разморил, она откинулась на спину и закрыла глаза: "Потом посмотрю".

     Вера не заметила, как задремала.

     – Подъём! – услышала она голос тёти Павлины и открыла глаза.

Женщины поднимались и отряхивались. Тётя Маня потянулась гибким телом, подняла руки вверх, изогнулась в одну сторону, потом в другую. Получалось это у неё красиво, необычно, как танец. Вера загляделась. Ей тоже захотелось вольно, как веточке, качнуться телом, почувствовать  его упругость и лёгкость.

 Она выпрямила спину и вспомнила, что хотела подбежать к осинке. Тут же шагнула к ней и сразу увидела среди травы крепенький грибок. Подосиновик! Шапочка красненькая, ножка высокая,  не грибок, а загляденье! Вере захотелось взять его, выкрутить из травяной подстилки, но что потом с ним делать? Нести в деревню – далеко, да и в руках мешать  будет. Полюбовалась, да и отошла к взрослым.

     Женщины подошли к бревнам, набрали в бутылки свежей прохладной воды и, разминая ноги, двинулись дальше.

 

 

6

 

     – Пройдём немного, а там уже и развилка будет. Уже большую часть пути прошли, – рассказывала бабушка и всех подбадривала.

     – Витя, Вера! Не бегайте по сторонам, идите впереди нас, а то ещё заблудитесь! Деревья пошли выше и гуще, нырнёте куда-нибудь – ищи тогда вас! – распорядилась тётя Павлина.

     Дети послушно встали за тётей Маней и тётей Марысей. Им показалось, что идти сразу стало скучнее, будто в строгом школьном строю. Вера по привычке поглядывала по сторонам. Её взгляд задерживался то на трясогузке, качающей длинным хвостиком, то на стайке незнакомых  крохотных птичек, суетящихся на широком кусте шиповника, то на стройной молодой ёлочке или на огромном засохшем маньчжурском орехе, на котором запутались лианы ломоноса.

     Когда поднимались на очередную сопку, всегда открывался живописный вид на следующую падь. Каждое такое понижение между сопками никогда не походило на предыдущее, увиденное. Поэтому даже взрослые на некоторое время останавливались и любовались открывающейся новой красотой.

     – А где же наша деревня, в которую мы идём? – не удержалась, спросила Вера, рассматривая вдруг величественно открывшуюся панораму.

     – Вон туда смотри! – рукой показала бабушка. – Но Ивановку ещё не видно, деревья закрывают. Пройдём развилку, тогда деревня откроется.

     – Далеко ещё, – вздохнула девочка.

     – Устала внучка? – спросила у бабушки тётя Павлина.

     – Нет, я не устала! – храбрилась Вера, но сама уже всё чаще поглядывала в ту сторону, где за деревьями исчезала дорога.

Солнце уже покатилось к горизонту, но оно ещё хорошо припекало. Небо вверху простиралось чистое, без единого облачка, предвещало и на следующий день хорошую погоду.

     Наконец  женщины остановились у развилки.

     – Ой, ноженьки мои гудят уже, – призналась бабушка и скинула с плеч мешок с вёдрами.

     Женщины сели прямо у дороги, вытянули ноги, откинулись на траву. Вера разместилась рядом с бабушкой под раскидистым вязом, прислонилась к дереву. Она прикрыла глаза, некоторое время прислушивалась к звону кузнечиков, шороху жужелиц в траве, лёгкому шелесту листьев дерева.

     Вдруг среди этой тихой лесной музыки, прозвенела радостная песенка, приветствие какой-то птички. Вера тотчас открыла глаза и посмотрела в ту сторону, откуда она раздалась. Среди листвы деревьев мелькнуло что-то золотисто-зелёное и алое. Девочка бессознательно вскочила на ноги и попыталась среди зелёных ветвей найти загадочную птицу. Не оглядываясь на лежавших женщин и свою бабушку, тихонько, чтобы не испугать птичку, шагнула за ближайшее дерево, разыскивая её.

     Птица ещё раз пропела и мелькнула среди ветвей липы. Вера обрадовалась, заметив её. Она показалась ей сказочно красивой: нежно-зелёная спинка с золотистым отливом переходила в алое украшение головки. Алая окраска животика, светлая манишка на грудке, видневшаяся среди зелени в рассеянных листвой солнечных лучах, превращали её в живое и необыкновенное чудо леса.  Птица занималась своим делом. Быстро осмотрев одно дерево, перелетала на другое, не останавливаясь и не обращая на девочку никакого внимания.

    И Вера шла за нею, всё больше удаляясь от дороги.

    Птица подлетела к высокому дереву с толстым стволом и скрылась среди  зелени. Девочка подошла к нему, осматривая. "Бабушка называет такое дерево – осокорь, – вспомнила она. – Какое оно большое и мощное!"

     Толстый ствол уходил в землю, крепко держался за неё узловатыми, перевитыми корнями. Девочка подняла голову вверх. Вершина дерева покачивалась высоко в небе. Боковые ветви широко разошлись в разные стороны, внизу они переплелись с густыми кустами шиповника и различной  поросли. Блестящие листья на длинных черешках слегка шелестели и переговаривались между собою.

 Но сильный осокорь оказался уже стариком, нижние его ветви кое-где засохли, кора, когда-то гладкая и зелёная, с одной стороны омертвела и начала разрушаться.

     Девочка обошла его и увидела, что золотисто-зелёная птица с алой головкой и алым животиком села на ствол, да как начала его долбить, только щепки полетели в разные стороны!

     "Вот это да! – ахнула девочка. – Так это дятел, оказывается!"

     Никогда такого она не видела, только чёрно-белого, с чёрным фраком и белой манишкой на грудке. Правда, шапочки у дятлов видела разные: белые, чёрные, малиновые, красные. Этот же дятел – весь зелёный, белый, золотистый, алый! Будто из тридесятого сказочного царства в лес залетел!

Он совсем не боялся её, долбил и долбил, упираясь растопыренным хвостом в ствол дерева. Девочка постояла мгновение и спохватилась: «Быстрее к бабушке возвратиться надо!» Обернулась назад и ахнула: «В какую же сторону идти?»

     Оказывается, она всё время смотрела только на птичку и не обращала внимания на деревья вокруг, забыла сделать заметки на пути, как учила бабушка, примечать дорогу. Даже не надломила веточки кустов с той стороны, откуда шла, боясь спугнуть птицу.

Вера оглянулась в одну сторону, другую, испугалась: "С какой же стороны я шла? Где бабушка и тёти? Где дорога? Куда идти?"

     Чужой, незнакомый лес равнодушно окружал её, жил своим хлопотливым днём, не обращая на неё никакого внимания, ничего ей не подсказывая.

 

     Витя первым заметил, что Вера ушла в лес. Он увидел и птицу, поэтому понял, что девочка решила её разглядеть. Мальчик тихонько встал и пошёл за нею следом. Девочка исчезла среди кустов под кронами деревьев. Но вскоре он заметил ее голубенькое с белыми горошками платьице, мелькнувшее среди зеленой листвы, хотел позвать её, но сам загляделся на необычную птицу, решил не шуметь.

 Когда девочка в растерянности остановилась у осокоря, испуганная, маленькая и несчастная, Вите стало  жаль её, и он громко крикнул:

  – Вера!
       Девочка вздрогнула, обернулась к нему, очень обрадовалась. А Витя почувствовал себя сильным, смелым, почти героем.

   – Витя! А я заблудилась, уже пожалела, что у меня еды мало, один только кусочек хлеба! А воды совсем нет! Уже боялась, что скоро стемнеет, придётся ночевать в лесу, и меня комары съедят!

    Девочка радостно тараторила, что-то ещё хотела рассказать, но Витя её остановил:

    – Пойдём к нашим быстрее! А то они сейчас всполошатся, нам попадёт!

    Вера подошла к Вите. Ей хотелось взять его за руку, она боялась потеряться опять, но стеснялась мальчика. А Витя  смело взял её пальчики в свою ладонь.

     Дети пошли в ту сторону, куда вёл Витя. Они прошли довольно большой путь, но дорога, на которой отдыхали взрослые, не появлялась.

     – Может, мы не в ту сторону пошли? – встревожилась Вера.

     Они остановились, осмотрелись. Деревья вокруг стояли незнакомые, лес тихонько шумел, под ногами хрустели папоротники.

     – Вроде папоротников не было, когда я шла, – раздумывала Вера и теперь снова испугалась.

     Она рассматривала кусты вокруг и вдруг заметила жёсткий взгляд, серую звериную голову.

     – Волк, – прошептала девочка.

     – Где?

     Дети замерли, стояли под деревом и не шевелились. Вера сильнее сжала ладошку мальчика.

     – Прямо перед нами, под дубовым кустом... Он смотрит на нас.

 

     Тётя Павлина открыла глаза и заметила, что Вити рядом нет. "Вот негодник! Отошёл и ничего не сказал! Ремня бы всыпать!" Она резко села. Открыла глаза и успевшая задремать бабушка и тоже обнаружила пропажу внучки: "Батюшки! Где же Верка?! Вдруг потерялась? Ужо получит она у меня!"

Минуту взрослые прислушивались к лесу и ждали детей. Но из кустов никто не появлялся. Они забеспокоились.

     – Витя-а-а! – громко позвала тётя Павлина.

     Но лес не отозвался.

     – Витя! Витя! – ещё несколько раз позвала тётя Павлина.

     – Вера! – крикнула и бабушка. – Обоих нет! Вы посмотрите, что утворили!

     Всполошились и тётя Маня с тётей Марысей. Кричали все по очереди и вместе, но лес молчал.

     – Заблудились! Ведь минут пять и прошло всего! Только что были здесь, и вот на тебе! – возмущалась тётя Павлина.

    –  Да не могли они далеко уйти! Не переживайте так сильно! – пыталась успокоить всех тётя Маня.

     Бабушка уже представляла себе самое страшное: дети потерялись, она вернётся домой без Верки. А что сказать её матери? "Нет, тогда и мне без внучки возвращаться нечего, лучше здесь в лесу остаться и умереть!" Сердце её начало нехорошо сжиматься, давить, она непроизвольно схватилась за грудь.

 – Давайте в вёдра палками постучим, дальше и слышнее будет! – предложила тётя Маня.

    Все вытащили из мешков вёдра, нашли палки и устроили такой грохот на дороге, что тётя Павлина и Верина бабушка обрадовались.

    – Не может быть, чтобы они нас не услышали!

 

 Витя посмотрел на кусты дубняка и, правда, увидел серую морду с жёстким, чужим взглядом. "Да, это не собака. Даже у самой злой собаки взгляд не бывает таким. Это волк, надо не шевелиться. Может, он сам уйдёт? ", – подумал Витя. Он медленно, осторожно заслонил собою девочку, продолжая наблюдать за волком.

 И Вера, не отрываясь, смотрела на зверя. Глаза его говорили, что он из другого мира, не Вериного, не Витиного. И девочке стало страшно, но не потому, что волк мог накинуться на неё и съесть, она не успела подумать об этом. А страшно потому, что взгляд волка был из другого мира, чужого и непонятного.

   Все собаки, которых видела Вера, никогда не смотрели на неё так: они были в одном с нею мире. Хотелось сказать зверю: «Иди, волк, своей дорогой, а мы пойдём своей. Мы не хотим трогать тебя. И ты не мешай нам». Такие мысли мелькнули в голове Веры. Но вслух она ничего не сказала, только настороженно смотрела на него.

    Наверное, минуту ребята стояли неподвижно. Вдруг издали послышался металлический звон вёдер, грохот, шум! Дети вздрогнули. Волчий нос  повернулся в сторону звуков,  и зверь тотчас скрылся в кустах.

     Дети обрадовались, перевели дыхание.

     – Нам туда! – показал рукой Витя, и они, уже не обращая внимания на колючие заросли, побежали на шум.

     Выбежали на дорогу, но взрослых не увидели. Оказывается, они с Верой  ушли вперёд от развилки и теперь нужно бежать назад по тропе, ко взрослым.

 

     Их встретил не перестававший греметь оркестр с вёдрами и ругань тёти Павлины и Вериной бабушки, которая схватила внучку за руку и больше её не отпускала. Отругав хорошенько детей, взрослые утихомирились, сжалились над ними.

  – Ладно, не ругайте их больше! Они  ещё не отошли от страха, которого натерпелись. Отойдут и сами расскажут, как это они умудрились потеряться! – сказала тётя Павлина.

 

 

7