В последние годы на западе да и у нас, в России, стали появляться «исследования» о том, что гетто и уничтожение евреев – не более, чем вымысел, призванный унизить немцев. Их авторам стоило бы встретиться с такими очевидцами и участниками тех страшных и бесчеловечных по своей сути событий, как М.Н.Гоберман.

 

 ВРЕЗКА:    ИЗ АВТОБИОГРАФИИ:

 «Я, Гоберман Михаил Ноткович, родился 9 мая 1928 года в Белорусской ССР Гродненской области, в г. Новогрудок, в семье рабочего-столяра еврея. Отец – Гоберман Яков Нота Мовшович, родился в 1888 году, с 8 лет начал работать столяром. С 1911 г. по 1918 г. он был солдатом в Армии. С 1918 г. по 1939 г. работал столяром.

17 сентября 1939 г. после освобождения Западной Белоруссии отец поступил работать в столярную артель, в которой проработал до начала Великой Отечественной войны.

В начале августа 1941 г. мы с отцом были заключены в концентрационный лагерь гетто, в котором отец был до 1943 г. В 1943 г. отец бежал в партизаны. В мае 1944 г. был ранен в боях с фашистами. В июле 1944 г. отец вернулся в г.Новогрудок. В конце 1944 г. отец поступил здесь работать в мебельную артель в качестве столяра, где проработал до 25 августа 1951 г. 30 августа 1951 г. умер.

Мать, Гоберман Белла Борисовна, 1904 г. рождения, домохозяйка. 7 мая 1943 г. мои мать, брат Юра, 1931 г. рождения, и сестра Эва, 1936 г. рождения, были расстреляны фашистами в концлагере гетто.

Я вместе с семьей находился на оккупированной немцами территории с 24 июня 1941 года. С августа 1941 года содержался в еврейском лагере гетто, откуда сбежал к партизанам.

Участие в Великой Отечественной войне:

- с апреля 1943 г. по июль 1944 г.: в партизанском отряде имени М.И.Калинина в качестве рядового. Основание: «Справка Белорусского штаба партизанского движения от 26 ноября 1945 года».

После изгнания немецко-фашистских захватчиков с территории СССР в октябре 1944 г. поступил для продолжения учебы в русскую среднюю школу в г.Новогрудки, где в 1947 г. окончил 8 классов.

Самостоятельная трудовая деятельность:

- с 27 июля 1947 г. по 6 февраля 1956 г. – служил в Советской Армии.

27 июля 1947 г. был направлен Новогрудским Райвоенкоматом Гродненской области в Череповецкое военно-пехотное училище. 20 сентября 1950 г. окончил 3-х годичный курс обучения специальности пулеметчик. Здесь же при училище окончил также 9-й класс.

На основании приказа военного министра от 25 сентября 1950 г. мне было присвоено воинское звание лейтенант, и я был направлен для дальнейшего прохождения службы в Ленинградский военный округ... Приказом ВМ СССР № 0234 27.01.1953 г. присвоено воинское звание старший лейтенант.

Награды: медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 г.г.» (от 9.05.45 г.), две юбилейные медали: «ХХХ лет Советской Армии и Флота» (1948 г.) и «ХХ лет Победы в В.О.в.» (1965 г.). Других наград не имею…»

             Выписка сделана мною из «Личного дела  М.Н.Гобермана» (хранящегося в архиве тихвинского горвоенкомата).

 

Однако с момента составления Михаилом Нотковичем автобиографической справки прошло уже около 40 лет, поэтому сегодня на груди у него, майора  в отставке, можно увидеть еще и орден Отечественной войны II степени, 12 медалей СССР, РФ и Республики Беларусь, 4 правительственных знака.

 

О войне, фашистской оккупации и пребывании в гетто и концлагере, о жизни в партизанском отряде, о его семье и друзьях, как и о многом-многом другом, мы доверительно беседовали морозным февральским вечером в его небольшой уютной квартире.

 

- Господи, мне уже за восемьдесят перевалило, а все не могу забыть пережитого почти семь десятков лет назад. Наверное, до конца дней моих перед глазами будут стоять ужасающие картины массовых расстрелов земляков и моих самых родных людей: мамы, 9-летнего брата и 7-летней сестренки…

А от его дальнейшего рассказа  у меня не раз замирало сердце.

 

«В гетто нельзя было жить»

 «ГЕТТО (ит. ghetto) — в XIV—XIX вв. часть города,

выделявшаяся в странах Западной и Центральной Европы

для изолированного проживания евреев.

Во время Второй мировой войны Г. были созданы нацистами

в ряде городов Восточной Европы

и превращены в "лагеря уничтожения"».

Большой юридический словарь

 

…Его родной Новогрудок до 1939-го находился под властью Польши. В 1941-м - после взятия Минска - он был оккупирован фашистами, которые буквально ворвались сюда, накануне основательно отбомбив. И тут же распорядились: улицы от развалин будут расчищать евреи. Руководить работами заставили «юденрат» - в него включили самых известных в городе людей: врачей, инженеров, адвокатов.

Шел только десятый день войны…

 

 А двое суток спустя - на центральную площадь согнали около ста евреев. В эту группу смертников попал и малолетний Михаил. Пятнадцать нацистов, с автоматами на перевес, прохаживаясь перед безоружным строем, беспорядочно отсчитывали из собравшихся по десять человек, выталкивали свои жертвы к специально отрытому здесь же рву и расстреливали в упор на глазах у остальных.

 

 Подросток оказался в самом конце восьмого десятка, и до него тогда - просто чудом! - очередь не дошла. Видимо, изверги решили, что «для острастки» - на первый случай - достаточно «уложить» в землю с полусотни человек, чтобы остальные рассказали об увиденном и пережитом ими ужасе другим жителям.

 Вскоре всех граждан еврейской национальности, среди которых оказался и мой собеседник, согнали на окраину города и заставили сооружать для себя гетто. Впрочем, в Новогрудке, по свидетельству Михаила Нотковича, оно стало настоящим концлагерем. Жилые и производственные бараки нацисты обнесли тройным кольцом - двумя рядами колючей проволоки и сплошным деревянным забором двухметровой высоты. По всему периметру стояло несколько вышек, оснащенных пулеметами и мощными прожекторами. Предполагалось, что такие укрепления должны были в зародыше убить у всех заключенных любые надежды на побег.

 

 - В гетто мы не имели ни имен, ни фамилий, - вспоминает Михаил Ноткович. - Каждому узнику присваивали номер. У меня был 178-й. При ежедневных проверках следовало четко назвать только его и быстро крикнуть: «Их!» Чуть помедлишь, и тебе шомполом так давали, что на коже оставался кровавый, долго незаживающий рубец…

 

 Известно, что во всех организованных нацистами гетто, на верхней одежде узников непременно делалась в виде звезды Давида желтая нашивка - оскорбительная по своей сути и унижающая человеческое достоинство. Она располагалась на груди и спине, как раз напротив сердца, очевидно, чтобы при стрельбе на поражение фашистам удобнее было целиться в свои жертвы. А под прицелом они находились постоянно. Не было исключением и гетто в Новогрудске. Однако через некоторое время оно превратилось в  настоящий концлагерь.

 

Михаил Ноткович, хорошо помнит, как на работу и с работы их – взрослых и трудоспособных подростков - водили строем в сопровождении конвоиров. Кормили плохо - лишь хлебом с опилками и другими малосъедобными добавками, впрочем, и такой выдавали только по полбуханки раз в три дня.

 

 Помимо ежедневных издевательств, фашисты регулярно устраивали «чистки», отделяя «нужных» им евреев от уже «ненужных». Его отец и Михаил попали в число «нужных», хотя оба прекрасно понимали, что это не надолго. Подобная «льгота» объяснялась просто: Нотка Гоберман славился по всей округе как мастер золотые руки, который мог качественно и красиво выточить любую мебель из любого дерева. С ранних лет он научил своему ремеслу и старшего сына, поэтому в лагере тот работал в столярном цехе его помощником, хотя и самостоятельно довелось сделать несколько вещей. Особенно запомнился специально заказанный большой шкаф. (Между прочим, когда по настоянию жены, Екатерины Максимовны, они в 1981 году впервые после войны побывали в тех местах, Михаил Ноткович с удивлением увидел свой шкаф: тот сохранился и стоял в местной школе).

…Так в страшных, нечеловеческих условиях проходили  дни, месяцы…

 

Тогда тяжело было всем: и согнанным за колючую проволоку, и тем, кто оставался в городе. Но однажды - в декабре 1941-го - среди местного населения быстро распространился слух о том, что неподалеку от гетто копают какие-то рвы. А уже вскоре стало понятно – зачем: нацисты согнали к ним толпы беззащитных узников. Перед рвом всех заставили раздеться донага. И снова стреляли, стреляли…

Всего в тот день погибли около 18000 евреев.

 

 Среди тех безвинно убиенных оказались его младшие сестричка и брат. Михаил не видел, как их убивали, но видел, как увозили – дети махали на прощание руками, не понимая, куда и зачем уезжают…

А потом дошла очередь и до его мамы. Ей было только 38. Молодая, высокая и красивая женщина, она вместе с другими была расстреляна в самом центре родного города: фашисты вывели свои жертвы на плац, приказали всем лечь на землю лицом вниз, и открыли безжалостный огонь из пулеметов…

 

Тогда их с отцом, как и иных заключенных мужского рода, не взяли. Можно ли сказать:  повезло?. Фашисты  целенаправленно уничтожали, в первую очередь,  женщин, девочек и маленьких детей.

 Хотя однажды…

 

 - Помню, евреев повели на работу в бывшее школьное здание. Там было приказано освободить все помещения от парт и «прочего хлама» для обустройства казармы для немецких солдат. И тут появился эсэсовец с парабеллумом. Он приказал мне встать к стенке и начал палить, почти не целясь. На этот раз, видно, не убивать, а поразвлечься решил, потому что стрелял вокруг моей головы, как в цирке. Но, вы ж понимаете: стоило мне только дрогнуть, дернуться…

 И опять удача оказалась на его стороне.

 

Люди подняли крик, а подросток, улучив момент, выпрыгнул в окно. Школьные окна выходили в сад, и он попал в заросли крыжовника, что помогло незаметно скрыться. Вот тогда-то Михаил, все обдумав, сказал отцу:

- Так жить больше не хочу и не буду. Или сложу голову, или буду свободен!

 

Долго… наверное, с месяц, подросток тщательно изучал ограду вокруг гетто, искал, нет ли какой бреши в заборе. И нашел! Совсем недалеко от ворот, причем, на самом открытом месте – там, где круглосуточно дежурил постовой. Уйти решил непременно днем, поскольку ночью все хорошо освещалось мощными прожекторами и на вышках находилось по нескольку хорошо вооруженных охранников, а днем… надо было только что-то придумать…

 И снова представился счастливый случай.

 

 Весеннее солнце играло в небе: теплынь! А подросток украдкой поглядывал на небольшой участок, почему-то не огражденный деревянным забором. Он манил, притягивал к себе как магнит! Миша точно знал, что свободно пролезет сквозь эту спасительную щель, что на вышках днем автоматчиков не бывает, что дежурят они только у ворот. У него все получится! Должно получиться! Но сердце стучало в груди набатом. От внутреннего напряжения худенькое тело мальчишки сжалось как пружина. И…

Вот оно: охранника у ворот «заговорили» полицаи, видимо, что-то предлагая у них купить, – и он птицей метнулся к колючей проволоке, одной ногой ловко прижал ее нижний ряд и быстро пополз. Благополучно миновал первый круг заграждений, потом второй… и -

Все! Лагерный кошмар остался позади…

 

 - Убегая, не выдержал и оглянулся посмотреть, нет ли за мной погони? Вдруг вижу: по моему следу идет еще один человек, потом другой, и еще один… Так, не сговариваясь, мы оказались вчетвером. Нас уже группа беглецов получилась, а это слишком заметно. Поскольку ребята все были из Польши и не знали, куда идти, то мне, как местному жителю, знавшему здесь каждую тропинку, пршлось стать проводником.

 

 Беглецы распределились по двое и двинулись в путь, но, по неопытности, не заметили, как поблизости гуляла с детьми жена коменданта гетто, которая увидела их и подняла шум. Ребята метнулись в лес, да разве при их-то силенках быстро убежишь! Схоронились, и слышат: стрельба в городе, облава - ищут их...

 

 Нет, их не поймали. Немцы, тоже знали о существовании поблизости партизан и, видимо, поэтому не рискнули углубиться в их лесные владения. А Михаил повел своих попутчиков одной из знакомых тропинок и вывел напрямую к деревне Рудки, на окраине которой его семья до войны сажала картошку. Здесь же стоял знакомый ему хутор Стефана Белевича, человека хорошо известного в гетто и много помогавшего его узникам. Фашисты, не зная об этом, предлагали ему стать старостой. Из послевоенных воспоминаний отца, Михаил Ноткович помнит, что Белевич, еще тогда - в 1941 - при случае поделился с его отцом тем «лестным» предложением, на что отец посоветовал:

- Не лезь здоровой головой в больную кровать!

И Стефану удалось «отнекаться», а потом он горячо благодарил отца:

- Нотка, ты спас меня от Сибири!...

 

 …Лишь когда стемнело, парнишка тихонько постучал в окно дома своего знакомого. Тот выбежал на крыльцо босиком, стал обнимать его, как родного, расспрашивать «что? да как?», просил остаться. Однако Миша, поблагодарив, отказался: мол, не один, да и планы другие – уйти к партизанам и отомстить фашистам за все учиненные ими зверства.

 

Тогда Стефан вынес целый каравай хлеба, испеченный на кленовых листьях, кусок сала, и ребята ушли, но прежде получили от него подробную инструкцию: как им можно обойти город, чтобы добраться до Константина Козловского – еще одного местного жителя, активно помогавшего евреям в гетто и державшего связь с партизанами.

 

Три ночи они шли до деревни Макрец, где жил Константин.

-О, Ноткин сын! - обрадовался тот, увидев знакомое лицо.

Угостил изможденных долгим переходом беглецов кислым молоком с гречневой мукой. Это был поступок, потому как, и время было голодное, и у самого хозяина на иждивении находилось трое детей. Михаил

Ноткович поныне с теплом вспоминает о земляке, о том, как испуганно выговаривали Косте его дети:

- Батько, нас ведь немцы вместе с ними расстреляют!

И как тот, цикнув на них, рассудил:

- Они тоже жить хотят!

Беглецам же велел залечь на огороде в ботву и слушать, когда прибудут партизаны. 

 

Дальнейшие дороги у беглецов разошлись, и о том, что стало с бывшими попутчиками Михаил Ноткович не знает. Ему же удалось осуществить задуманное. А ведь был момент, когда те же партизаны собирались его расстрелять, поскольку из-за тифа парень помешался умом. Но об этом позже…

 

 Пятнадцатилетний партизан

 

 …Когда неимоверно худющего парнишку увидели командир партизанского отряда Виктор Ильич Панченков и находившийся в отряде лейтенант Анатолий Бельский, то по-отцовски распорядились: «Сначала откормить и оставить на месяц при кухне».

 

 - Первоначально в мои обязанности входило помогать дежурным по кухне, в любую погоду разводить и поддерживать костер, приносить ключевую воду, заготавливать дрова, да много чего еще по хозяйству делал, – продолжал свои воспоминания мой собеседник. – Но, как и все мальчишки, я тоже рвался в бой. «Сперва, раздобудь оружие!» – говорили мне. А я и не обижался, потому что уже знал: партизаны не только продовольствие, но и оружие, и боеприпасы должны были добывать себе самостоятельно. Раздобыл, наконец, и я: однажды в маленькой речке, что протекала неподалеку, мы наткнулись на винтовки и ящики с патронами. После этого меня - уже с винтовкой - тоже взяли в строй и стали доверять пост…

 

 Любой пост, а тем паче в лесу, на партизанской территории, - дело не только крайне ответственное, но и не безопасное. А особенно непросто, когда ты еще по возрасту совсем мальчишка. Но Михаил старательно справлялся.

Впрочем, однажды случился казус, но его в тот момент спасла… мама.

 

 - Было это около деревни Николаево, что стояла недалеко от реки Неман. Немцы знали о нашем отряде, поскольку мы давно донимали их диверсиями. И вот командиру связной сообщил: уходите, немцы наступают крупными силами. А я в то время находился в трех километрах от базы – стоял на посту и, естественно, о готовящемся отступлении своих ничего не знал. На зорьке прилег у костра… да и уснул ненароком. И вдруг вижу: подходит ко мне мама, протягивает два кусочка сахара и говорит: «Мишенька, съешь, будешь жив и здоров». «Так ведь ее же расстреляли», - думаю во сне. Но все-таки за сахаром-то потянулся (мы ведь в отряде постоянно не доедали), да только дотронулся до сахара – меня как током ударило! Я резко открыл глаза и слышу: кругом оглушительная стрельба. Да вдобавок еще немцы наступают шеренгой, а мне, чтобы от них убежать, непременно надо пересечь поляну, заваленную вывернутыми с корнями деревьями. Вспоминая тот случай, до сих пор не могу понять: как мне удалось проскочить ту опасную зону?!

Произошло чудо или снова выпал ему счастливый случай?

Неведомо…

 

 В партизанском отряде подросток провел долгих шестнадцать месяцев, вместе со старшими товарищами стойко перенося все выпавшие на их долю тяготы и утраты. А было их немало, поскольку фашисты упорно охотились за партизанами, регулярно блокировали дороги и лесные тропы, по которым они могли передвигаться.

 

Однажды об этом в очередной раз донесла партизанская разведка. И в самый критический момент командир решил отвести отряд в находящееся поблизости непроходимое болото. Взять их там враг не смог и продержал в блокаде три недели в надежде, что партизаны без провианта и боеприпасов не выдержат и сами сдадутся в плен. Но они выдюжили, хотя и с тяжелыми для себя последствиями: бойцы вышли из болота больные, изнуренные, завшивленные, покрытые многочисленными язвами, следы от которых до сих пор сохранились на теле ветерана.

Но судьба, и на сей раз, сохранила ему жизнь…

 

 - Во время продолжительного сидения на болотах многие наши бойцы заболели тифом, среди таковых оказался и я. Больше недели пролежал с 40-градусной температурой в сырой и холодной землянке. Почти без лекарств. При плохом питании. И, конечно, получил осложнение. На улице весна, солнце, а я, как полоумный: слышал, что мне говорили, но смысла услышанного уже не понимал. Никто не знал, что со мной делать. И вот на заседании штаба отряда (как я узнал позже) вынесли тогда решение: меня пустить в расход. А что еще со мной было делать в условиях военной обстановки?

 И опять? .. снова?.. в который  раз?..

 

Но только на его, действительно, большое счастье в это время в отряд со спецзаданием переправили из-под Минска большую диверсионную группу. И разместили ее именно в той землянке, где лежал в бреду тяжело больной подросток. И среди прибывших оказался - врач…

 

 - Осмотрел он меня внимательно, а потом взял котелок и повел к ключу. Была середина апреля 1944-го. Доктор раздел меня, велел наклониться и начал лить воду между лопаток так, чтобы она стекала на голову. Ледяная вода буквально обжигала. «Ну, как?» - спрашивает. И вдруг - О, чудо! - я начал внятно отвечать на его вопросы. Потом эту целительную процедуру доктор проделывал со мною дважды в день – утром и вечером. Так я снова избежал гибели. Стал нормальным человеком и вернулся в строй.

 

 Позднее М.Н.Гоберман узнал, что блокировала их отряд дислоцировавшаяся в тех местах 50-тысячная немецкая армия, в задачи которой как раз и входило обнаружение и уничтожение партизанских отрядов, действовавших на территории Белоруссии, и наносивших ощутимый урон немецким войскам и их тылам. Немало тогда полегло партизан, но отряд, в котором находился Михаил, уцелел.

 

- Каждый день мы теряли товарищей. А я, видите, дожил не только до Победы, но и до третьего тысячелетия, о чем и помыслить не мог. Правда, в том есть и заслуга моих старших боевых товарищей, которые на самые опасные задания всегда ходили сами, нас же, молодых, «сберегали для будущей жизни». Знаете, уцелел и мой отец. Оказалось, после моего побега он и еще несколько товарищей сделали подкоп, и ушли по нему из гетто. Но попали в другой партизанский отряд. А когда подошли регулярные части Красной Армии, мы с отцом (к тому времени раненным в одном из последних боев) встретились в родном городе. Произошло это в июле 1944 года…

 

От их дома ничего не осталось. Отца положили в больницу, а Михаил отправился к знакомому поляку.

 

- Знаете, на своем жизненном пути я часто встречал добрых людей. И этот человек приветил меня как родного. Предложил пожить у себя и пообещал: «Дочки мои будут кормить тебя. А отцу в больницу носи молоко и хлеб, чтоб поправился, - я дам тебе».

 Скажете, вновь повезло?

………………………………………………..

P.S. … После освобождения Новогрудка подросток продолжил обучение в местной школе, закончил 7 классов. А потом его судьба сделала крутой вираж. Узнав, что через комсомольскую организацию набирают парней для поступления в военное училище. Поступил и он – в Череповецкое военно-пехотное, по окончанию которого получил распределение в Ленинградский военный округ…

 ...В Тихвин они с женой, Екатериной Максимовной Мульковой, переехали уже после выхода обоих на пенсию – в 1978 году.

 

- А знаете, где я познакомился со своей супругой?- вдруг спросил он, выжидательно поглядывая на меня, да тут же сам и ответил: - Верно, в Тихвине, во время одной из своих служебных командировок. Она в ту пору работала учительницей в сельской школе. Девушка как-то сразу мне очень понравилась: миловидная, симпатичная, жизнерадостная, умная. Несмотря на то, что знакомы были мало, взял ее за руку, да и увел от родного крыльца. А она не возражала. Расписались мы в самом Тихвине 10 июля 1951 года. А в 2001 году отметили золотой юбилей своей семейной жизни.

 

…Михаил Ноткович любящий и заботливый муж, отец и дедушка, а еще - замечательный собеседник, слушая которого совершенно забываешь о времени – так много он знает и помнит интересных и поучительных  моментов и деталей из нашего общего и своего столь богатого на события прошлого. Вот и я, созвонившись и попросив его уделить мне для встречи «хотя бы полчасика», задержалась на целых три часа и записала  почти две аудиокассеты воспоминаний, которые и легли в основу предлагаемой публикации.